Прага
Во мне борются с нежным неистовством две сущности: средиземноморская классическая, с экстазами и мистериями, и немецко-кабинетная алхимическая, что моложе аж на тысячу лет или полторы. Прага, в которой я никогда раньше не была, представлялась бы идеальным бургом второго типа, если бы не два глубоко личных обстоятельства.
Во-первых, город все-таки славянский. А этнически я все-таки, в основном, полька. А поляки с чехами дружат еще меньше, чем с русскими. Но это мелочи для нас, космополитов.
Во-вторых, мой папа, чингизид по рождению, в 68-м году прошел через Чехословакию войной. Следствия войны тяжелы и противоречивы не столько для разоренной страны (которая, к слову, не так уж и разорилась), сколько для семейной истории. Грядут новые во-первых и во-вторых или, если угодно, а и б. Итак, а) к радости бабушки я росла в таких как надо шмотках, а не советских. Комильфошным ребенком, благодаря красной интервенции, ага. И б) отца у меня, можно сказать, не было никогда, я никогда не жила с ним под одной крышей. Но одежду слал, да еще и навырост, пока не был сослан на Дальний Восток из-за скандального развода.
Мой папа - советский захватчик, чего уж там. И простой военный. Воину не положено рассуждать и спорить. Но не запрещается смотреть.
Мир раскололся надвое так, как раскололся. Случайно трещина прошла и через нашу семью, которой, на самом деле, никогда и не было. Ибо такие союзы не могут быть жизнеспособными. Прага лишь довершила неизбежное.


Где мне искать эти пуньчохи, через сорок-то лет? Где это в Праге? Маленькие дома - может быть, это и не Прага, хотя, по семейному преданию, именно Прага.
Я иду с запада, а не с востока. И несу с собой то, что несу. Главным образом - чудовищную бездну где-то в области сердца. А еще четкое понятие о том, кто я и откуда.
Одно из тех платьев. Я со смертельно больной бабушкой. Она довязала воротничок, потому что платье показалось ей слишком строгим.

Где эти платья?
Во-первых, город все-таки славянский. А этнически я все-таки, в основном, полька. А поляки с чехами дружат еще меньше, чем с русскими. Но это мелочи для нас, космополитов.
Во-вторых, мой папа, чингизид по рождению, в 68-м году прошел через Чехословакию войной. Следствия войны тяжелы и противоречивы не столько для разоренной страны (которая, к слову, не так уж и разорилась), сколько для семейной истории. Грядут новые во-первых и во-вторых или, если угодно, а и б. Итак, а) к радости бабушки я росла в таких как надо шмотках, а не советских. Комильфошным ребенком, благодаря красной интервенции, ага. И б) отца у меня, можно сказать, не было никогда, я никогда не жила с ним под одной крышей. Но одежду слал, да еще и навырост, пока не был сослан на Дальний Восток из-за скандального развода.
Мой папа - советский захватчик, чего уж там. И простой военный. Воину не положено рассуждать и спорить. Но не запрещается смотреть.
Мир раскололся надвое так, как раскололся. Случайно трещина прошла и через нашу семью, которой, на самом деле, никогда и не было. Ибо такие союзы не могут быть жизнеспособными. Прага лишь довершила неизбежное.


Где мне искать эти пуньчохи, через сорок-то лет? Где это в Праге? Маленькие дома - может быть, это и не Прага, хотя, по семейному преданию, именно Прага.
Я иду с запада, а не с востока. И несу с собой то, что несу. Главным образом - чудовищную бездну где-то в области сердца. А еще четкое понятие о том, кто я и откуда.
Одно из тех платьев. Я со смертельно больной бабушкой. Она довязала воротничок, потому что платье показалось ей слишком строгим.

Где эти платья?
no subject
no subject
no subject
правда, жить там нельзя. разве что последние дни скоротать.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject