alta_voce

Цвет периода зависит, оказывается, от внешних событий. Смерть призывает к жизни синь (самоубийство на любовной почве близкого друга), любовь – розовый цвет (Мадлен). Когда же все это, примитивно жизненное, заканчивается, на явь вылезают античные мотивы, чтобы резко преломиться на выходе во вполне взрослую жизнь. Авиньон и есть символ надлома, а как же.

Заведенный новый блокнот с золотым обрезом и в арлекинном стиле пригодится в Риме.

( Read more... )

Начало

Итак, что можно показать вместо настоящего голема? Все, что его напоминает!

Разумеется, в залах собраны все сувенирными големы, какие бывают – маленькие и безопасные. Это база, через нее быстро проскакиваешь. Сюда же попадают и разные игрушечные фигурки, при создании которых не обязательно было соотноситься с «Сефер Йецира» - пластиковые роботы и прочие шпиль-гуманоиды.



Голема, если не ошибаюсь, делают, когда нужна безмозглая покорная сила. Именно поэтому на выставке оказался экспонат-шапка: голем – на престоле (тогда еще не), творцы или те, кто вместо них – околпачены.



Красивые книги, в которых предположительно написано, как делать голема.
( Read more... )

Наша глухомань, наконец, удостоилась повсеместных поощрительных упоминаний в арт-прессе.
Выставки здесь всегда готовят хорошо, с толковыми, подробными материалами, но не хватает средств на то, чтобы одолжить объекты из других музеев.
На этот раз хватило, что радует. Где отдавать дань вакханалиям, как не в мировой столице вина.



Вот сюда я наконец и зарулила, сразу с корабля (воздушного), уже неделю почти как. Записки вести не было сил, но вот несколько тезисов постфактум.

1) В нашей бедной постмодернисткой культуре (здесь я уже не о бурдигальских делах) дионисийством увлекались разве что завернутые в простыни Вяч. Иванов сотоварищи на Башне. Безнадежное, неоправданное, ничем не компенсируемое отставание и здесь.

2) Канкан, задавший стиль эпохе, впервые прозвучал в оперетте Оффенбаха "Орфей в аду". По мнению постановщиков, инфернальные пляски должны были выглядеть так. Здесь видится очередная замена минуса на плюс и вытекание общего из частного из общего.

3) Почему это важно и интересно. В частности. Современная жизнь насыщена осколками древних культов, жестов, верований. В любом банальном человеке/ситуации можно поймать божественный блеск, длящийся мгновение, но примиряющий с обыденностью и заставляющий вглядываться в нее с неизменным интересом. Помимо мало интересной многим специфической спиритуальности, хорошее знание и переосмысление классических сюжетов (чем, собственно, и занимается академическое искусство) предоставляет очень удобный базис для понимания современности. Ибо - возвращаемся к началу - осколки есть всегда. Жест, позы, повороты сюжета идут не из античности даже - из архаики. Танцует Шива, танцует Дионис, ну и мы тоже спляшем или ухмыльнемся, потому что и частная жизнь тоже быстренько скатывается в ад, если нет понимания. Но оно, будем надеяться, есть.


Свадьба Диониса и Ариадны (1834, Angers)
L.T. Turpin de Cressé (1782-1859)

( Прогуляться по залам )

Писать о Ходоровском, быть может, преждевременно: я всего лишь на 80-й, примерно, странице первой автобиографии, а всего их две. Первая повествует о семейной истории, а вторая, надо полагать, - о приключениях, собственно, хулигана/маргинала, незаметно сделавшегося мэтром. Но условия таковы, что я не только дописать, но и дочитать толком ничего не могу, пусть в данном случае речь идет о развлекательном, нескучном чтении.

Можно ли из истории своей семьи устраивать мистико-реалистический балаган? Сам по себе жанр, быть может, и гармонирует с местом рождения автора, хотя, насколько я понимаю, относительно других латино-американских, Чили - страна дистиллированная, без особенных миракул. Но, допустим, я ошибаюсь. Как относиться к трупу прадеда, до худших времен хранящемуся в ванне с медом, к другому пра-пра, изгнанному аж Изабеллой и Фердинандом, к диббуку, вселившемуся в деда, к близнецам, рождающимся от кастрата, вырожденно-белым львам как модели поведения людей, инцесту, глупости, клятвоотступничеству - и все это в романе, персонажи которого - предки. Фраза длинная, потому обойдется без вопросительного знака.

Автор понимает и местами старается объясниться: прошлое, мол, нестатично, мы вправе его менять, корректировать, делать ярче, особенно если там один мрак. Самые сумрачные места надо обозначить, но не более того. Дальше - карнавал. Каково на нем предкам, мы вряд ли узнаем. А потомку? Подобный подход, следует признать, может оказаться психотерапевтичным. Ужасная история семьи - не очень удачный старт, она будет преследовать всю жизнь, как диббук заполняя сознание. Если же ее подкорректировать, удастся радоваться повседневности. В этом, кажется, одна из разгадок: хорошо и весело жить сегодня, без оглядки на прочие времена. Здесь наблюдается мистический провал: автор принадлежит современности, несмотря на широту интересов и посягательства на вечность в виде мемуаров (прошлое) и фантастики (будущее).

Что касается разнообразия жанров - я и сама такая (как всегда, про себя, а что делать). Кино вот только не снимаю и не буду, садо-мазо скучновато как жанр; Ordo Templi Orientis - институция забавная, но все-таки новая.

Ходоровский современен, в хорошем смысле слова и в плохом. Где-то у него есть твиттер, в котором каждый день он пишет МУДРОСТЬ. Но в целом тут больше не от хахама в вечности, а от хулигана в 70-е: скверное качество съемки, неотточенность тел и случайность голых поз. Да, и дурацкие наряды там, где они есть. Может, и неплохое было время, но общий его смысл - промежуточность, недоделанность.

Преимущества нынешней современности (70-е давно в прошлом) - в том, в частности, что некоторые вещи теперь не эпатируют буржуа, а развлекают. Символом тенденции может служить, в частности, обсуждаемая выставка.

Детям вход - не очень-то запрещен. Висит, правда, предупреждение, но алкоголь все еще опаснее. Безмерность базилики перегорожена сооружениями, именующимися архитектурными (эфемерность архитектуры в действии), образующими сколько-то арканов. Число и номера арканов можно выбирать произвольно - значение всегда отыщется, на то и таро.

Таро, к слову, - это просто таро, его бояться не надо. Вот видео, где Ходоровский гадает Жанне Моро на марсельском таро, не зная, что она эксперт. Oбоим весело, а Жанна вся в бриллиантах, и никуда они не денутся.

На этой выставке можно утонуть, долго разглядывая рисунки и тексты "Паник", а можно выйти быстро. Можно подвиснуть во времянках, набитых комиксами и, сидя на неудобных стульях Андре Пютман, рассматривать все подряд. Самое, следует признать, эзотерическое из всех выставочных созерцаний. Положа руку на сердце, кто из интеллектуалов разбирается в комиксах? Кому из любителей комиксов придет в голову явиться на такую выставку? То-то.

Что же мы, носители русско(язычно)й культуры? Тут отставание ого-го. Немножко издавали Ходоровского в Колонна, кто бы сомневался, Пабликейшнс, дальше - молчок. Французский перевод биографии, которую я сейчас пытаюсь читать, - среднего, мягко говоря, качества. Проскальзывают чилийские слова в местечковом быту, которые переводчики хотели, видимо, перести позже, да и забыли. Русские топонимы транскрибируются непечатными, в буквальном смысле, символами (это ж надо было до такой степени рыться в недрах ворда!) и пр. Но это существует просто потому что существует. Если это хаос, его легко не заметить. Если же развлечение и карнавал - почему бы не усмехнуться.

Есть чему поучиться и чему позавидовать - витальности, работоспособности, возможности потратить 12 лет на нереализованный проект (фильм "Дюна") и назвать эти 12 лет счастливейшими в жизни. Ходоровский должен быть в городе Б. в октябре. Посмотрим.

Иллюстрации следуют.

Вообще говоря, целью явления в местный музей современного искусства был Ходоровский (никаких К°!), разнообразные артефакты вокруг которого развернуто представлены чуть ли не впервые в мире. Об этом чуть позже, а сейчас попытаюсь записать кое-какие мысли о месте, где проходит выставка и о его адаптации к современным нуждам.

САРС - бывший склад колониальных товаров, выстроенный в 1824 г. В то время Бордо уже потерял репутацию первого океанского порта Европы, но все-таки морская торговля с дальними странами велась достаточно бойко. С ликвидацией торгового порта, огромное каменное строение в форме базилики едва не было снесено. Вмешались энтузиасты, и в бывшем святилище какао и табака начал восставать алтарь искусства и сопутствующий вопрос о декоре помещения.

Здание хорошо само по себе, новое предназначение специфично, поэтому минималистский декор представляется логичным выбором. К стульям, лампам, столам и прочей движимости, а также к дизайну некоторых помещений приложилась Андре Пютман, ретроспектива деятельности коей среди прочего преставлена сегодня в музее.

Это, конечно, а) жульничество, б) наглое жульничество, интродукция к которому сводится к тому, что для обретения успеха неплохо родиться посреди Парижа в богатой семье и не считать стиль Шанель безвкусицей. Но последующие главы говорят не только о наглости, но и о полете (по материнской линии там де Монгольфье), огромной трудоспособности и не менее огромной воле к жизни. Те же черты, за исключением топо- и прочей нимики свойственны, заметим, и Ходоровскому. Пютнер недавно умерла в возрасте хорошо за 80, Ходоровский, дай ему отвергнутые боги, вполне активен.

Благодаря ретроспективе, посетителей пустили в высшую во всех смыслах точку здания - атриум. Вообще-то это зал заседаний дирекции заведения и непосвященным - ни-ни. Неожиданно именно там меня постигло чувство, которого я ждала годами, и которое не приходила - чувство полета, исходящее от города.

Давно известно, что город Бордо я не люблю и не люблю именно за это - спиритуальную пустоту, вытравленность гениев места, пусть некогда, лет тысячу тому, они тут были ого-го. Если время от времени и удается приходить в правильное состояние духа, то вопреки месту, а не благодаря ему. "Поэт, беги отсюда без оглядки!", надо бы повесить на щитах на въезде в город, рядом с месседжами о списке Юнеско, достижениях космической промышленности и днях открытых дверей в местных винных замках.

И вот атриум музея современного искусства с его сомнительными аксессуарами, апофеоз городской пустоты, а меня неожиданно посещает чувство полета. Возможно, это был дутый, опасно-монгольфьерный полет, но какая, собственно, разница. Город принят, он больше не давит. Генерализованный катарсис случился.

Почему это работает, почему это сработало даже на мне, при всем моем априорном сопротивлении? Пустота доведена до совершенства свободы от самой себя. Смысл стула - противный звук, который он производит, царапая ножками пол. Смысл светильника - металлическая сетка, как у буфетов (свет, духовная пища), подчеркивающая искаженную форму. Любимый цвет - серый, несуществующий, подчеркивающий пустоту. Этот вакуум выталкивает строго вверх, а мне туда и надо.

Atrium, он же зал заседаний. Стулья, столы, лавки, светильники, пол и ковры дизайна Андре Пютман


Светильник, циновка подробнее на фоне оригинальных стен склада
( Read more... )

Логичен в этом контексте выбор Андре Пютман в качестве дизайнера интерьера Конкордов. Конкурентом был прозрачный Филипп Старк, неожиданно предложивший красные бархатные троны. Согласно анекдоту, выйдя с комиссии, Старк обнаружил в фойе скромную Андре Пютман и с апломбом сообщил, что искать ей там нечего, ибо комиссия в восторге от его проекта. Понятно, что победила Пютман с ее обтянутыми серым льном креслицами.

Детали декора "конкордов" от Андре Пютман
( Read more... )

У меня давно болтается в бэкграунде арт-проект по части дизайна, и вот какой вывод, быть может, следует туда включить. Опасность Андре Пютман и К° (она все-таки не уникальна, тот же Старк, несмотря на мини-войнушку, остается в одной с ней компании) не в том, что богатых приучают к серому цвету, а в том, что к нему приучают бедных. Со временем, пропорциональным краткости непросвещенной памяти, то тех, то других можно будет опять приучать к цвету.

бонус
( Read more... )

Париж пророчествует или пытается читать давние пророчества, что в контексте доминирующего прагматизма почти одно и то же. Там и сям возникают островки Аркадии: в Орсэ (Пьер Боннар) и в Лувре (Николя Пуссен).

Пьер Боннар, самый немистический из «наби» (невиим), нарочито непророчествующий, прекрасно уживавшийся с повсеместной и семейной буржуазностью, а в конце жизни становится похожим на садху.

Провидческая истощенность особенно заметна на пляже (= на берегу моря или, что то же самое, на грани миров), в любительской киносъемке. Иногда даже пошлость ситуации способна стряхнуть случайные черты. Нагота есть вечность. Лодка – почти Харонова, Леринские острова – почти острова блаженных. Побывав там, невозможно не включить их в картину мира. Тем более накануне смерти в почтенном возрасте.

( Read more... )

Боннар не идеален и, похоже, именно поэтому живуч. Печальная тонкость состоит в том, что если выделить из мира слишком много идеального, то мир разваливается. В этом смысле, Боннар – кривое зеркало, вбирающее, быть может неосознанно, всю, допустим, Вену.



Испорченный, пародийный Климт выживает, совершенный, настоящий умирает. Безукоризненные красавицы Мухи покрылись морщинами, а после и вовсе рассыпались в прах. Криволикая любительница шампанского от Боннара (может, красива, а, может, и нет) вполне себе процветает и сегодня, пусть ею и не обклеены, как сто с лишним лет тому, все закоулки Парижа. Реклама и есть реклама, но и она способна инспирировать вполне библейские сцены. Отец, счастливый успехом сына, которому, вообще говоря, была уготована юридическая карьера, танцует пляски восторга в саду, райски цветущем.



В порче модели (тут двусмысленность) нужно уметь вовремя остановиться. Предметы должны угадываться по изображениям и изображаться без разбора. Артифекс, изображающий все подряд, неизбежно натолкнется на вечность.

Антураж не имеет значения. Игра в моду есть не более, чем игра. Весь ужас обоев в цветочек, в цветочек же покрывал и умывальных кувшинов (как иначе?) в цветочек превращается в необязательный, незамечаемый фон.
Умывальные кувшины плавно переходят в ванны, уже без цветочков (цивилизация способна направиться к вечности), становящиеся гробами катарсиса. Все такие картины запрещено фотографировать, ибо тайна инициации ужасна. И нездешнее сияние, смею заметить, тут как тут, то есть, в данном случае, скорее, по Мичиганам и Орегонам, именно они скупили все картины банной серии.

( Read more... )

Длинная мочалка – это змей. Никто не скажет, прикасался ли он к Еве.

Теория отсутствует. Но м и ж разделяются ширмой, она же paravent – предмет, противостоящий ветрам. Они бывают порывистыми, но никогда – вечными.

( Read more... )

Боннар радостно принимает фотографию, как только камера перестает превосходить по размеру ящик с красками, и забрасывает будущее сотнями крошечных фотографий повседневной жизни. Нужно смотреть под лупой даже на то, что было сто лет тому. Сюжеты: сад, ателье, буржуазный уют.
Боннар живет, окруженный людьми, имен которых не найдешь в кратких энциклопедиях, но окруженный людьми.
Нет пустых времен – этот вывод едва ли не ужасает. Сетовать на то, что родился в дурное, пустое время – не только не продуктивно, но и не логично. Любое время содержит в себе все, что было до, и, если уж совсем невмоготу, зачатки того, что грядет.

Твоя подруга неумна, но взгляни на поворот головы.

Ужас не в буржуазности, а в умышленном затирании истории. «Здесь и сегодня» без «там и вчера» действительно ужасает.

Умеренное декорирование действительности, которую невозможно изменить (размыть цветочки). Похищение Европы на фоне кучи разнообразных хохочущих мелких бесов. Ухмылка того, кто видел.

Мифографизм способен прорваться сквозь декоративность, даже наверняка прорвется. Смерть существует даже в Аркадии, но мало что меняет.

Такая жизнь пошла, что разные прекрасные материалы накапливаются с устрашающей скоростью. Осмыслить их вполне удается, но рассказать и показать - увы. Чтобы хоть чуть разгрести кучи, начнем, как водится, с конца.

На выходных в Париже сходилось на пару выставок. Сегодня попытаюсь сосредоточиться на Поле Дюране-Рюэле (1831-1922). Выставка в Гран-Пале только началась, и тому, кто пробегает по Парижу, следует обратить на нее внимание.

Дюран-Рюэль был не художником, а торговцем, но некоммерческим, если можно так выразиться торговцем. Вдохновившись импрессионистами, он скупает едва ли не оптом их полотна, не особенно рассчитывая на коммерческий успех. Приобретенные полотна выставляются на выставках в 1870-1880 гг., и, как и предполагалось, ничего не продается.

Долгая жизнь позволила Дюрану-Рюэлю познать успех, и для этого полотна пришлось отправить за океан. Неожиданно импрессионистские полотна имеют успех в американских галереях, и с этого начинается триумфальное шествие импрессионизма по миру. Многие картины, к слову, приехали на выставку из Америки.

Теперь вряд ли имеет смысл гадать, какими именно путями пошла бы история искусства, не явись миру Дюран-Рюэль, Живерни, допустим, бы не было, потому что именно Дюран-Рюэль купил имение для Клода Моне. Не было бы и многих портретов. Тему о материальном достатке художников, пожалуй, опустим.



( Несколько картин из коллекции. )

Сейчас в Бордо проходит выставка, названная во множественном числе: "Orientalismes" ("ОриентализмЫ"), видимо, потому что это не направление, не стиль, а жанр, существующий во множестве разновидностей. Выставка полностью составлена из местных запасов, но совсем не бедная. Оказывается, немало путей на Восток проходит через крайний запад.

Ориенталистами не без основания названы местные уроженцы Марке и Редон. Честным и несомненным ориенталистом был Делакруа, жизнь которого тоже немало связана с Бордо: он жил здесь в детстве, коллекция важных картин хранится в местном музее и, что самое интересное, cherchez la femme, т.е. немало зрелых картин и рисунков сделаны в Бордо.

Откуда, собственно, пошел жанр? Термин появляется в 1826 г., входит в словари в 1931. Интерес же к явлению начинается с XVII в., к коему относятся первые полуфантастические литературные и живописные изображения Востока. Не выпадает из жанра христианская тема (св. семейство и пр. самаритянки), что, собственно, вполне логично. Относительно реалистические формы ориентальная тема принимает в египетскую кампанию (1798-1801), потом в греческую войну за независимость и, одновременно, в вошедших в моду художественных экспедициях в страны Магриба (здесь заметен, главным образом, Делакруа). Последний всплеск - во французских колониях незадолго до их отпадения от метрополии (Abd-el-Tif).

Перейдем к визуальному. (Качество оставляет, картинки частично ухвачены на выставке планшетом, частично стянуты из сети, эстетическое удовольствие получить вряд ли можно, но теоретическое - вполне.)

Откуда что пошло. William Laparra, Grand Sphinx d’Egypte


Вот еще из первых картин, написанных практически с натуры: художник присутствовал на турецких празднествах по поводу приема западных гостей.
Jean-Baptiste Vanmour, Réception de l’ambassadeur de France à Constantinople


Абстрактный западный порт приписывается Жозефу Верне, основателю династии Верне.
(Attribue à) Joseph Vernet, Port de mer au soleil couchant ( Read more... )

В нашем захолустье - сразу 2 выставки. Высококультурный день: сегодня сходили на обе.

Сначала про эту:



Ничего особенно нового не ожидалось, но удалось а) навести некоторый порядок в голове с хронологией и б) узнать последние веяния соответствующей науки., концепции ибо постоянно меняются.

Кое-какие картинки с выставки я уже запостила в ФБ, а теперь позволю себе краткую систематизацию, для памяти и для интересующихся.

Итак, перемены в науке есть. Лет тому назад 15, погрузившись в историю Испании для первого романа, я выяснила, что иберы и берберы - родственные народы, происходящие из северной Африки, а кельт-иберы - не механическая смесь, а практически резонанс, породивший независимый этнос с множеством новых свойств. Теперь оказывается, что это не так. Ныне считается, что иберы пришли из восточного средиземноморья, а берберы им - вовсе не родственники.

Что же касается кельтиберов - именно они, а не кельты, предки аквитанцев. Но это так, заодно. Страбон говорит, что аквитанцы отличались от народов кельтской расы как габитусом, так и языком, более напоминавшим берберский.

Слово "кельты" пошло от массилийских греков, называвших так все окружавшие их народы. От них же пошло слово "галаты".

Галлами называют кельтов второго железного века.

Немного хронологии:
Бронзовый век - до 800 до н.э.
1-й железный век - с 800 до н.э. до 500 до н.э.
2-й железный век - с 500 до н.э. до 50 до н.э.
Романизация - с 50 до н.э.

Несколько интересных моментов:

• Астериксам и Обеликсам, а также их создателям верить нельзя: галлы не ели диких свиней (sanglier), тотем.

• Собаку, напротив, ели. А также пользовались собачьими шкурами в разных практических целях, потому что собачья шкура - абсолютно негигроскопична.

• Галлы верили в реинкарнацию. Выбраться из сансары можно было только погибнув в битве.

• Галлы были и кочевыми и оседлыми одновременно. Когда почва истощалась, уходили в другое место. В раскопках не находят ничего, кроме металла и глиняных черепков - дома были деревянными и, конечно, не сохранились. Камень появляется только в эпоху романизации. Экспозиция, среди прочего, предлагает реконструкцию галльского дома. Сейчас попытаюсь что-то показать.

( Read more... )

Себя же галлы видели вот так:

Наконец к нам на выселки привезли достойную выставку. "Живопись и общество в эпоху импрессионистов." Выставка биполярна: за редкими примесями представлены богатые собрания двух Альфредов: эльзасского парижанина Ролла и английского бордосца Смита. Оба жили долго и счастливо, успешно выставлялись и оставили после себя сотни превосходных полотен, а то и мраморов. Немедленно вспоминается не Альфред (хрупкий, ранимый Сислей), но Арнольд - Беклин, хоть тот и старше был, и символист. На первом плане именно артистическая стабильность, маститость, "доделанность". Мифические разные радости - влияние географии, не более, а мастерство - неплохая замена волшебству.

Вот здесь-то проступает главная, пожалуй, тема выставки - Бордо, которое мы потеряли.

На той картине, что на афише и на обложке книги про Смита - абстрактный огромный город в тумане - Бордо и есть. С его ростральными колоннами и трамваем-призраком.




Здесь из картины вырезана серединка. Вот что остается за рамкой - ( Read more... )